В самом начале этого блога я жестко критиковал «Смысл истории» Бердяева за то, что тот, в свою очередь, критиковал Прогресс. Тезис о необходимости прогресса для меня всегда был, в первую очередь, моральным. Для его обоснования проще всего взять медицину. Мало кто хотел бы жить в обществе, где нет зубных врачей. Но это лишь верхушка айсберга.
Если бы единственным достижением науки за всю ее историю были вакцины – она все равно окупила бы все вложения в себя многократно. Чего стоит одна оспа: неизлечимая болезнь с ⅓ вероятностью смертельного исхода, иногда настолько мучительная, что больные умирали даже не от самого вируса, а просто от болевого шока. Когда-то она убивала каждого десятого европейца и каждого седьмого русского. И это в популяции, которая имела тысячелетия на выработку иммунитета. Когда колонизаторы завезли вирус в Северную Америку, он сократил местное население в десять раз. Даже в 20 веке он убил в разы больше людей, чем все войны вместе взятые.
Но с 1979 года оспы больше не существует. С 2018 года то же верно и для полиомиелита. Никто не отмечает эти победы, потому что они были достигнуты не в эпичной борьбе с конкретным врагом, у которого есть лицо, а в долгой и кропотливой работе ученых и врачей, которая среднему обывателю вообще непонятна. Но эти события, на самом деле, гораздо важнее, чем победа в любой войне и чем завоевание космоса. Потому что, в конечном итоге, нет ничего более реального, чем боль. И нет ничего более ценного, чем избавление от нее.
По сравнению с упомянутыми выше болезнями ковид – пустяк, убивший лишь каждого тысячного. Но это – важное напоминание о том, что война еще далека от завершения. Главные ударные группировки противника – инфекционные заболевания – по большей части разгромлены (хотя в третьем мире далеко и до этого), но теперь наступает черед контрнаступления, которое будет гораздо более долгим, сложным и дорогим. Теперь нам нужно победить ограничения нашей собственной биологии.
Самая очевидная цель – рак. Чтобы создать противораковое оружие общего назначения, придется начать рассматривать человеческий геном как программу, которую мы можем и должны дорабатывать.
Следующий этап – создание искусственных органов. Тут первой целью будет сердце, как одновременно самый простой и самый часто ломающийся элемент. К тому же, его замена на насос с постоянным давлением решит множество смежных проблем – снизит вероятность инсультов (за счет снижения пиковой нагрузки на сосуды), вылечит варикоз (сделав гравитационные клапаны в венах ненужными) и т.д.
Но есть орган, замена которого приведет к куда более интересным последствиям не только для отдельных пациентов, но и для общества в целом – матка. Вообще тот факт, что рождение ребенка до сих пор является одним из самых рискованных действий в жизни женщины, есть вопиющая биологическая несправедливость. Лично у меня в голове не укладывается, как человеческий вид до сих пор не только не вымер, но и расплодился до 8 миллиардов, несмотря на этот барьер. Но что не укладывается еще больше, так это сложившееся в обществе представление, что это нормально, что так и должно быть. Нет, не должно. Любая несправедливость должна быть исправлена, как только для этого появляются материальные условия. А они появятся – вероятно, еще на нашем веку. Начать надо с разработки искусственной матки только для экстренных случаев – спасения недоношенных младенцев, которые еще не могут выжить в отрыве от материнского организма. На них технология будет отработана и доведена до уровня надежности, сопоставимого с естественным оригиналом. Со временем будут созданы модели, берущие на себя весь процесс от первого деления зиготы до рождения. Возможно, какие-то консервативные благотворительные фонды, которые к тому времени неизбежно проиграют борьбу с правом на аборт, будут предлагать их как альтернативу (и овцы целы, и волки сыты). Путь нормализации такой технологии будет долгим, но однажды она станет полноценной, и даже медицински предпочтительной, альтернативой естественной беременности. Только тогда мы сможем построить общество с истинным равенством полов; ибо социальное всегда было и будет отражением материального.
Отношение общества к избавлению от тяжести деторождения хорошо описывается английским фразеологизмом «sour grapes», перевода которого на русский я не знаю. Он произошел из басни Эзопа про лису и виноград, в которой, после многочисленных неудачных попыток дотянуться до винограда, лиса убеждает саму себя, что-де виноград ей и не нужен, потому что он незрелый. Иными словами, все аргументы против такой технологии – самообман, выработанный для защиты от несбыточной мечты, и он быстро развеется, как только мечта сбудется.
Та же логика работает и в отношении старения. Каждый второй будет клятвенно заверять нас, что краткость человеческой жизни – на самом деле благо, и что ее ни в коем случае не следует искусственно продлевать. Уверен, что такое отношение вмиг выветрится, как только технология для предотвращения старения будет создана. Это и будет финальная битва медицины с ограничениями человеческой биологии. В том, что победа в ней теоретически достижима, нет никаких сомнений; просто пока нет и понимания, как именно ее достичь.
Победа над старением не означает бессмертия, но она позволит удлинить среднюю продолжительность жизни человека в несколько сотен, а то и тысяч раз. Только представьте себе, как выглядела бы человеческая цивилизация, если бы ее величайшие порождения – Эйнштейн, Ньютон, Галилей, Да Винчи, Аристотель – могли бы развиваться и творить все то время, что прошло с их смерти? Человеческая продолжительность жизни просто не позволяет полностью раскрыть потенциал человеческого мозга. Устранение этой несправедливости будет величайшим событием за всю историю.
Но то все про прогресс, а почему тогда в названии поста фигурирует рост? Потому что прогресс – как научный, так и социальный – невозможен без роста экономики. Точнее, они все невозможны друг без друга.
В первом приближении скорость научного прогресса коррелирует с произведением количество людей × экономическое благополучие × продолжительность жизни. С количеством людей все очевидно: чем их больше, тем больше, в абсолютных значениях, ученых и других творческих личностей, которые непосредственно заняты делом прогресса. Продолжительность жизни обсуждалась чуть выше: чем длиннее жизнь отдельного человека, тем больше у него шансов успеть разобраться в реально сложной проблеме и найти ей решение. Но сейчас нас больше всего интересует фактор экономического благополучия.
Во-первых, экономическое благополучие очевидно имеет положительную связь с двумя другими факторами. Отбросим пока эту связь и рассмотрим его при прочих равных. Что дает экономическое благополучие отдельному человеку? Во-первых, образование, без которого почти невозможно даже начать заниматься наукой. Конечно, мы бы хотели жить в обществе, где образование в равной степени доступно всем, но пока это не так. Во-вторых, экономическое благополучие дает свободное время, которое жизненно необходимо для того, чтобы «утрамбовать» в голове полученную в ходе работы информацию, обдумать идеи и вдохновиться вещами, которые, на первый взгляд, имеют довольно слабую связь с основной работой. Помните, что Архимед сделал свое самое знаменитое открытие в ванной? Это не совпадение; мне тоже самые качественные идеи, как правило, приходят в душе. Короче, отдых является совершенно необходимой частью научного процесса.
Но что для человека свободное время, то для общества – свободные ресурсы. Ведь, согласно трудовой теории стоимости, время человека, в конечном итоге, является лимитирующим фактором любого производства. Поэтому, чтобы у одного человека была возможность заниматься чем-то отличным от непосредственного производства необходимых для жизни благ, другой должен взять эту работу на себя. Таким образом, все развитие общества – наука, техника, культура – происходит за счет излишек основного производства и пропорционально их количеству.
С макроэкономической точки зрения наука финансируется в первую очередь государством (за счет налогов, изымаемых из экономики), во вторую – особо крупными корпорациями. То же и на микроэкономическом уровне: если дела на предприятии совсем плохи и денег вообще нет, то в первую очередь (точнее, сразу после руководителей и акционеров) оно выплачивает зарплату рабочим, потому что без них остановится вообще все. Если денег становится чуть больше, то они пускаются на ремонт и восполнение основного капитала – машин, компьютеров, станков, взамен старых, которые уже разваливались. А если добавить еще денег, то становится возможным инвестировать в новые, более продвинутые станки и даже самим начать что-то разрабатывать.
Конечно, само наличие излишек еще не гарантирует, что они будут расходоваться на пользу обществу: с тем же успехом на них могут строиться дворцы и яхты для правящего класса этого общества. Но сейчас важно установить, что излишки ресурсов являются необходимым, хоть и не достаточным условием прогресса. А излишки – это ни что иное, как продукт экономического роста.
О связи социального прогресса с научным прогрессом и экономическим ростом можно говорить долго. Ее можно наблюдать как в историческом развитии одного общества, так и в сравнении двух разных обществ одного периода.
В качестве примера первого можно взять исторический путь России в 20 веке, потому что в нем было все: беспрецедентный экономический рост Советского союза, сопровождавшийся таким же социальным и технолоническим прогрессом, и откат обратно к среднему по всем показателям после его крушения.
В качестве примера второго можно сравнить условную западноевропейскую страну со страной Персидского залива. При схожих метриках ВВП на душу населения и т.п., наблюдается колоссальная социокультурная отсталость второй. Почему? Религиозные, или, тем более, расовые объяснения не могут устраивать человека с хоть каким-то знанием истории, потому что она знавала и строго противоположную ситуацию: в Средние века Ближний восток был мировым научным хабом, в то время как европейцы жгли ведьм и ходили под себя. Реальная причина в том, что сегодняшняя экономика Ближнего востока завязана на нефти, тогда как в Европе сконцентрированы самые высокотехологичные и наукоемкие производства планеты. Работает это примерно как эволюция, только вместо естественного отбора – рыночный спрос. Если экономика построена вокруг высокотехнологичного производства, для которого требуются ученые и инженеры, то спрос на мозги каскадно порождает хорошее образование, здравоохранение, секуляризм, демократию и все хорошее. А если спроса на мозги нет, то их носителей гнобят в духе «чо самый умный штоле», паразитические мемы типа религий заполняют свободную экологическую нишу, наступает авторитаризм и вообще все плохое. Таким образом работает связь между технологическим и социальным прогрессом.
Прежде, чем кто-то вспомнит об этом аргументе: да, я читал «Пределы роста», включая «30 лет спустя». И я даже согласен с подавляющим большинством выводов этих работ. Но как сформулирован их основной тезис? «Бесконечный рост на конечной планете невозможен». Ответ содержится в самом вопросе. Естественно, что долговременный рост уже в обозримом будущем предполагает освоение космоса.
А написать этот пост меня побудило, помимо прочего, изучение раскола «зеленого» движения по линии отношения к экономическому росту. Первой оформилась сторона «экомодернистов», которые опубликовали свой манифест. В ответ на него оппозицией была опубликована статья «A Degrowth Response», и свою позицию они описывают этим же словом «degrowth», которое на русский можно условно перевести как «отрицательный рост» или «сжатие» (экономики).
Обе стороны одинаково идентифицируют проблему: экономический рост, каков он есть сейчас, происходит в ущерб окружающей среде. Спор идет о том, можно ли разорвать эту связь. Экомодернисты отвечают на него положительно, а их оппоненты – будем называть их «сжимателями» – соответственно, отрицательно. И я не согласен с обеими позициями.
Тезисы экомодернистов зиждутся на тривиальной экстраполяции существующих социоэкономических трендов в будущее. Во-первых, они предполагают, что население Земли вскоре достигнет пика и больше не будет расти. Во-вторых, они указывают на то, что процессы материального производства – сельское хозяйство, промышленность, энергетика – все время увеличивали свою эффективность. Экстраполируя это, экомодернисты приходят к выводу, что потребление человечеством ресурсов Земли вскоре начнет снижаться естественным образом (большая эффективность при меньшем количестве людей). А рост в таком обществе будет происходить за счет «нематериального производства».
Но выше я уже писал, что нематериальное производство является лишь производной от материального и не может расти само по себе. Были бы возможны Большой Адронный коллайдер и телескоп Джеймса Вебба без материального производства? А без этих инструментов невозможно развитие науки. И они даже не слишком амбициозны. Когда-нибудь, чтобы сделать следующий шаг в науке, нам потребуются невообразимые сегодня инструменты. Коллайдеры диаметром с Солнечную систему. Телескопы, способные заглянуть за огненную завесу Большого взрыва. Компьютеры, способные моделировать целые вселенные. Построить все это без роста материального производства невозможно, и никакой рост эффективности тут не поможет.
Тезисы «сжимателей» гораздо лучше подкреплены доказательствами (кроме тех, что касаются ядерной энергии). Сводятся они к тому, что эффективность производства совершенно не обязательно ведет к снижению нагрузки на окружающую среду: исторически они как раз увеличивались одновременно. Короче говоря, устойчивый экономический рост невозможен, и поэтому единственный путь долгосрочного выживания цивилизации – отрицательный рост, или же сжатие экономики. Несложно видеть, почему мало кого устраивает этот вывод.
Но мой вопрос к «сжимателям» следующий: а на каком уровне экономического развития предлагается остановиться? Подвох в этом вопросе в том, что разрушать биосферу Земли люди начали еще задолго до появления промышленности, цивилизации и даже анатомически современного вида Homo Sapiens. След из вымерших видов тянется за нашими предками еще с того момента, как они впервые покинули Африку. Человек биологически неспособен к существованию «в гармонии с природой», потому что сами эволюционные адаптации, делающие нас людьми, приспособлены именно для того, чтобы изменять природу под наши нужды. Невозможно жить в биосфере Земли и не влиять на нее.
И поэтому моя позиция в этом споре следующая. У человечества есть только один способ бессрочно сохранить биосферу Земли: стать независимыми от нее. Об этом я уже говорил раньше, но без должной детализации:
Сильно перефразируя Циолковского, можно сказать, что планета — родительский дом цивилизации, в котором многое дается даром, но в котором мы никогда не будем по-настоящему свободны. Можно долго поддерживать хорошие отношения с семьей, выйти на финансовую независимость и даже поддерживать родителей собственным заработком, но рано или поздно нужно покинуть родной дом (вариант с преждевременной смертью родителей и передачей дома по наследству опустим).
Как цивилизация, мы уже окончательно испортили отношения с родителями, и теперь лишь вопрос времени, когда они выставят нас за порог силой. Мы можем переселиться (колонизация космоса), а можем исправить свои ошибки и попытаться восстановить отношения (например, создав в космосе систему искусственного управления климатом), но в обоих случаях нам необходимы навыки самостоятельной жизни (космические корабли).
По сути, я лишь завернул в метафору видение Джерарда О’Нила, автора идеи одноименного цилиндра – самого простого космического сооружения, пригодного для бессрочного обитания людей. Вкратце для тех, кто еще не сталкивался с этой концепцией: цилиндр О’Нила – это космическая станция, которая имитируют гравитацию на своей внутренней поверхности за счет вращения. Остается закачать внутрь земную атмосферу, насыпать почву, и можно вести нормальную земную жизнь. Единственным заметным отличием будет отсутствие неба, да и то можно как-нибудь изобразить. Причем все необходимые материалы для строительства таких сооружений есть на Луне и в астероидах, так что импортировать с Земли ничего не придется.
Математическое обоснование идеи О’Нила я тоже пересказывал раньше. Вкратце оно состоит в том, что потенциальная обитаемая площадь в таких цилиндрах и в других космических сооружениях со временем станет многократно дешевле, чем на поверхности Земли. Следовательно, в них и будет жить подавляющее большинство людей. В идеале, всю экологически сомнительную деятельность человечества можно было бы перенести в космос, оставив Землю восстанавливаться к ее первозданному состоянию, с минимальным человеческим присутствием.
Единственное, что мешает нам строить цилиндры О’Нила прямо сейчас – недостаточный масштаб экономики и космической инфраструктуры. И это вновь возвращает нас к вопросу роста.
Тут будет вполне логично возразить: «Жить в космосе, может, и хорошо, но надо еще дожить до того уровня развития, на котором это станет возможным, а к тому времени Земля уже превратится в выжженную пустыню».
Основная угроза биосфере Земли (а значит, и нам) сейчас – изменение климата, вызванное в первую очередь использованием ископаемого топлива для производства энергии (и во вторую – производством мяса, но об этом как-нибудь в другой раз). А производство энергии неизбежно растет вместе с самой экономикой. В лекции по научной футурологии я приводил даже несколько интерпретаций этого факта:
Многими экономистами уже было подмечено, что потребление энергии хорошо коррелирует с уровнем экономического развития. Это легко объяснить с позиций марксисткой политэкономии. Экономическое развитие обеспечивается, в конечном итоге, за счет замещения ручного труда машинным; а машины, в свою очередь, потребляют энергию. Кроме того, промышленные процессы с большей степенью передела создают больше стоимости, но также используют больше энергии.
Можно еще связать смену общественно-экономических формаций с освоением новых источников энергии. Сельскохозяйственные формации (античная и феодальная) строились вокруг использования биологической энергии растений и животных; хотя в них и присутствовало ограниченное использование возобновляемой энергии (мельницы, парусные корабли). Капиталистическая формация неотделима от использования ископаемого топлива. Следующая формация, весьма вероятно, будет связана с переходом к возобновляемой и ядерной энергетике.
Наконец, можно вспомнить вышеупомянутое определение жизни по Шредингеру как способность к локальному понижению энтропии. Его можно рассматривать и как количественный критерий: чем большим количеством энтропии может манипулировать форма жизни, тем более она развита. Но способность манипулировать энтропией – то же самое, что доступ к энергии. То есть, количество энергии, подконтрольной цивилизации, можно считать критерием ее развитости.
Так вот: трагедия зависимости от ископаемого топлива состоит не только в изменении климата. Даже если бы у этого источника энергии не было вообще никаких экологических побочных эффектов, он все равно был бы вреден в долгосрочной перспективе. И причина – в его ограниченности.
Если сравнить потенциальную емкость всех доступных нам на сегодняшний день источников энергии, становится очевидно, что использование ископаемого топлива – тупиковый путь в развитии цивилизации. За один месяц Солнце могло бы давать нам больше энергии, чем все запасы угля, нефти и газа за всю историю.
Если бы наша энергетика строилась целиком вокруг возобновляемых источников, в ней возникал бы огромный избыток дешевой, или даже бесплатной энергии. А это открыло бы путь многим промышленным производствам, которые на данный момент нерентабельны именно из-за высоких энергозатрат: опреснение воды, производство синтетического топлива и водорода, вертикальное сельское хозяйство и многие другие.
Чтобы расти дальше, экономике нужно больше энергии. Но расширять ее производство за счет ископаемого топлива больше невозможно. Переход на альтернативные источники энергии необходим в любом случае. Но вот проблема: осуществить этот переход, не прерывая роста, не получится. Чтобы вырулить из этого цивилизационного тупика, нужно сначала сдать назад. И в этом плане вышеописанные «сжиматели» правы.
Но тут возникает другая проблема: сжатие экономики невозможно при капитализме, потому что это система, построенная с расчетом на бесконечный и непрерывный рост.
Положение могла бы как-то спасти ядерная энергетика – особенно реакторы ториевого цикла, которые гораздо меньше ограничены объемом топлива по сравнению с урановыми. Впрочем, мы еще очень далеки даже до истощения урановых запасов, так что имеющихся технологий более чем достаточно. Проблемы с безопасностью и отходами тоже давно решены. Почему же тогда ядерные электростанции не только не строятся, но еще и закрываются?
И снова проблема в капитализме. Ядерная энергетика характеризуется очень далеким горизонтом окупаемости (ROI): отдельно взятый инвестор просто не доживет до момента, когда станция, в которую он вложился, принесет прибыль. Как следствие, ядерная энергетика существует постольку, поскольку ее субсидирует государство, а на субсидиях очень трудно масштабироваться. И это не единственная отрасль экономики с подобной проблемой.
Отказ от ископаемого топлива и от капитализма, безусловно, будет болезненным периодом; но оно того стоит. Потому что, в конечном итоге, на кону стоит Прогресс.