«Люди сами делают свою историю, но они её делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мёртвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто ещё небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освящённом древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории... Социальная революция XIX века может черпать свою поэзию только из будущего, а не из прошлого. Она не может начать осуществлять свою собственную задачу прежде, чем она не покончит со всяким суеверным почитанием старины. Прежние революции нуждались в воспоминаниях о всемирно-исторических событиях прошлого, чтобы обмануть себя насчёт своего собственного содержания. Революция XIX века должна предоставить мертвецам хоронить своих мёртвых, чтобы уяснить себе собственное содержание»
– Карл Маркс. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта.
Есть много причин любить или не любить советский эксперимент, но одна из них в том, что СССР был первым в истории государством, которое не просто плыло по течению истории, а активно и целенаправленно эту историю создавало. Другого пути у него не было: ведь задачей всего эксперимента было построение коммунизма. А коммунизм, в самых общих чертах – это будущее, которое качественно лучше настоящего. Прийти в такое будущее можно, только абсолютно точно зная, куда идешь.
Но почему-то этот важнейший качественный аспект почти никто никогда не вспоминает. Вероятно, потому, что так называемый «конец истории», то есть распад СССР, действительно вытравил из общественного сознания идею, что будущее может быть качественно иным, и заменил ее на обещание чисто количественного, но стабильного улучшения. Но конец истории отменили и стабильное улучшение куда-то исчезло. А значит, пора и нам вспомнить, что такое будущее и как в него смотреть.
Тут вы можете справедливо возразить, что фантазировать о будущем мы можем, но дело заключается в том, чтобы его предсказать, а эта затея никогда не заканчивалась успехом. Но именно поэтому я и говорю сегодня о научной футурологии.
Вообще говоря, вся наука так или иначе занимается предсказанием будущего, потому что ее материальная роль в обществе – это самое будущее создавать. Но обычно эти предсказания делаются в очень узкой области и бесполезны вне ее.
Научная футурология же заходит с другого конца и пытается делать самые общие, самые глобальные и долгосрочные предсказания.
Методологию научной футурологии можно сформулировать одним предложением за авторством Конан Дойля: «Если исключить невозможное, то, что останется, и будет правдой, сколь бы невероятным оно ни казалось». Можно еще сказать «Все, что не запрещено, обязательно» – это так называемый тоталитарный принцип квантовой механики, который также используется в научной футурологии.
Сила этой методологии в том, что мы отлично знаем, что нам запрещено, потому что знаем законы физики, которые почти всегда носят запретительный характер. Например, нельзя создать что-то из ничего, нельзя охладить мороженое до абсолютного нуля, нельзя разогнаться быстрее скорости света.
Если пока непонятно, как использовать эту методологию на практике, то это совершенно нормально. Такая формулировка – скорее не инструкция, а апостериорное обобщение большого числа примеров. И сейчас я как раз расскажу про эти примеры.
Началом научной футурологии можно считать мысленный эксперимент под названием «Пушка Ньютона», опубликованный в третьем томе Principia Mathematica. Эксперимент состоит в том, что нам надо представить очень мощную пушку, которая стреляет горизонтально с вершины очень высокой горы (настолько высокой, что сопротивлением воздуха можно пренебречь). Будем постепенно увеличивать начальную скорость снаряда. Чем больше скорость, тем дальше от пушки он падает. Оказывается, можно найти такую скорость, при которой снаряд пролетает вокруг Земли и попадает в саму же пушку. А если продолжить увеличивать скорость, то траектория снаряда будет все дальше уходить от Земли, пока не улетит в бесконечность совсем. Эти две точки перехода количества в качество называются первой и второй космическими скоростями соответственно. И описан этот эксперимент был в 17 (!) веке.
Мысленный эксперимент самого Ньютона непереносим в реальность, поскольку на Земле нет ни достаточно высоких гор, ни достаточно мощных пушек; но это не принципиально. Мысленные эксперименты почти всегда такие. Нужны они для того, чтобы доказать фундаментальную возможность или невозможность какой-то технологии. И научная футурология во многом состоит из подобных экспериментов.
Ближе к практике в вопросе полетов в космос подошел Циолковский, который на рубеже 19 и 20 веков заложил все теоретические основы космонавтики, включая концепции многоступенчатой ракеты и орбитального лифта. На тот момент это тоже была научная футурология, а лифт до сих пор ей остается.
Проблема ракет в том, что они жутко дорогие. Даже на многоразовых ракетах не получится катать туристов по профсоюзным путевкам, как мечтал Королев. Циолковский предвидел эту проблему и сразу же предложил ей решение – космическую инфраструктуру. Орбитальный лифт – это самый простой для восприятия пример такой инфраструктуры, хотя и не самый оптимальный. Идея лифта в том, чтобы протянуть трос от поверхности земли до геостационарной орбиты (это такая орбита, на которой спутник всегда висит над одной и той же точкой Земли) и поднимать все по этому тросу. Проблема в том, что длина этого троса должна быть минимум в 12 раз больше радиуса Земли, и в природе просто не существует материалов, из которых его можно было бы сделать.
Но последователи Циолковского решили и эту проблему, предложив взамен модель орбитального кольца. Эта конструкция состоит из двух элементов: ротора и статора. Сначала строится ротор: это металлический (и желательно сверхпроводящий) провод, опоясывающий Землю на высоте в пару сотен километров, который вращается с первой космической скоростью. Затем вокруг ротора в виде трубы строится статор, который соединяется с поверхностью Земли лифтами.
Ключевая идея в том, что ротор и статор не соприкасаются, но ротор удерживает статор на месте при помощи электромагнитного поля. По мере того, как статор утяжеляется, скорость вращения ротора увеличивается, чтобы суммарный вращательный момент всей системы соответствовал первой космической скорости. В результате мы получаем кольцо, которое висит в космосе и до которого можно доехать на лифте.
Проблема только в том, что, доехав до него, мы окажемся не на орбите, а всего лишь на высоте пары сотен километров. Казалось бы, в чем тогда смысл всей этой конструкции? А в том, что мы построили ту самую гору, с которой Ньютон стрелял из пушки в своем мысленном эксперименте!
Грубо говоря, нам осталось построить пушку. Естественно, это будет не пушка, а, скорее, электромагнитный ускоритель, идущий вдоль всего статора, который разгоняет космические корабли до орбитальной скорости, а затем отпускает их в свободный полет, подобно праще.
Кстати, если в качестве статора взять не трос, а ферромагнитную жидкость, то становится необязательно строить все кольцо сразу. Можно сначала построить одну секцию, на концах соединенную с Землей трубами, через которые прогоняется жидкость. Каждую секцию можно построить на Земле, а затем поднять в космос, что сильно упрощает строительство.
На первый взгляд может показаться, что постройка такого сооружения все равно лежит за пределами возможного, но это совершенно не так. Мы уже можем его построить, если перенаправим на строительство все деньги, идущие в мире на войну и военно-промышленный комплекс. Но вот только зачем?
Я когда-то собрал в одну инфографику все способы включения космоса в земную экономику. Мы уже используем спутники для навигации, связи, и чего только не. Если думать более масштабно, то можно строить в невесомости многие производства, которые просто не работали бы на Земле: например, выращивание искусственных органов и более мощных кристаллов для микроэлектроники. Из астероидов можно добывать всевозможные минералы, в том числе драгметаллы в огромных количествах. Между Землей и Солнцем можно разместить солнечные панели, которые будут работать вне зависимости от погоды или времени суток, а заодно охлаждать Землю, решая проблему глобального потепления.
Но это все детали. Важнее общий принцип: невозможно бесконечно расти на конечной планете. И это проблема не только для капитализма. Даже если на всей планете воцарится коммунизм, люди все равно будут хотеть, чтобы их дети жили лучше их самих. Необходимость роста гораздо более фундаментальна, чем экономические уклады, и к этому мы еще вернемся позже. Но основная идея в том, что для продолжения роста нам рано или поздно придется выбираться за пределы Земли.
Как говорил Циолковский, «Планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели». В общих чертах он прав, но я бы слегка скорректировал формулировку. Скорее, планета — это родительский дом цивилизации, в котором многое дается даром, но в котором мы никогда не будем по-настоящему свободны. Можно долго поддерживать хорошие отношения с семьей, выйти на финансовую независимость и даже поддерживать родителей собственным заработком, но рано или поздно нужно покинуть родной дом. Как цивилизация, мы уже испортили отношения с родителями, и теперь лишь вопрос времени, когда они выставят нас за порог силой. Мы можем переселиться (колонизация космоса), а можем исправить свои ошибки и попытаться восстановить отношения (например, создав в космосе систему искусственного управления климатом), но в обоих случаях нам необходимы навыки самостоятельной жизни (космические корабли).
Кстати, как думаете, чем в этой аналогии была программа «Аполлон», в рамках которой американцы высадились на Луну?
Возвращаясь к теме роста за пределы Земли. Обычно в научной фантастике он представляется в виде колонизации планет: сначала Марса, потом других планет Солнечной системы, а потом и других звезд. Но научная футурология видит этот процесс совершенно иначе по двум причинам.
Во-первых, жить на планетах безумно неэффективно. Мало того, что мы стоим на дне глубокого гравитационного колодца, из которого с трудом можем выбраться; так еще и под каждым квадратным метром земли, на которой мы стоим, находится десяток квадриллионов тонн камня, металла и прочих материалов, многие из которых можно использовать более эффективно.
Жизнь на планетах в чем-то похожа на жизнь в пещерах. В одной горе будет, ну, может, десяток пригодных для жизни пещер. А если разобрать эту гору на стойматериалы, то из них можно построить целый город, причем каждый дом в этом городе будет удобнее пещеры.
Космическая аналогия домов – цилиндры О'Нилла. Это космические станции в форме, как несложно догадаться, цилиндров, которые имитируют гравитацию на своей внутренней поверхности за счет вращения. На этой поверхности и живут люди.
Если использовать все материалы пояса астероидов на постройку таких цилиндров и сохранять в них ту же плотность населения, которую мы имеем в среднем по Земле сейчас, то в Солнечной системе можно будет расселить квадриллионы новых людей.
Интересно, что цилиндр О'Нилла под названием «Цитадель» присутствует в серии игр Mass Effect. Только там человечество расселено по тысячам звездных систем и одна планета в общем-то не играет ощутимой роли, тогда как Цитадель – единственная в своем роде и очень ценная конструкция. В реальности все будет строго наоборот. В Солнечной системе будущего Земля будет ценной и уникальной (если ее тоже не разберут на запчасти), а вокруг нее будут летать миллионы таких Цитаделей.
Но то в Солнечной системе, а что насчет межзвездных перелетов? Тут все не так радужно, потому что пришло время вспомнить принцип Конан Дойля, о котором я говорил вначале. Мы точно знаем, что невозможно. И, к сожалению, физика запрещает нам перемещаться быстрее скорости света, которая сама по себе очень медленная. Более того, приближение к этой скорости требует экспоненциально большего расхода энергии за каждую единицу скорости, так что реальный барьер скорости наступает еще раньше. А если мы добавим ко всему этому уравнение Циолковского, в котором масса ракеты экспоненциально растет по отношению к ее максимальной скорости, то все становится совсем грустно.
Факт в том, что межзвездные перелеты даже для невообразимо развитой цивилизации будут обходиться очень дорого и занимать очень много времени. В научной фантастике часто предлагается обходить проблему времени при помощи заморозки, но, на самом деле, это не решение.
Даже если бы мы могли заморозить и разморозить человека без малейшего вреда для его здоровья; даже если бы на всем протяжении полета мы хранили его в контейнере, полностью изолированном от любых внешних воздействий, включая радиацию; то все равно после разморозки он умрет от… Лучевой болезни. Почему?
Потому что в самом организме человека содержатся радиоактивные изотопы обычных элементов. Для живого человека это не проблема, потому что повреждения, которые вызывает эта эндогенная радиация, незначительны и легко ремонтируются. Но в замороженном организме они будут накапливаться, и спустя десятки и сотни лет полностью его разрушат.
Но если отправлять к звездам живых, не замороженных людей, то придется делать это целыми городами, способными самовоспроизводиться на огромных временных промежутках. Разогнать корабль такого размера до значительной скорости – задача астрономически сложная, а затормозить в конце путешествия – еще сложнее.
Поэтому лично я не верю, что человек в том смысле, в котором мы сейчас его понимаем, когда-либо ступит на планету другой звезды. Ведь строить корабли, способные довезти туда человека – это лишь один путь. Второй – это изменить самого человека таким образом, чтобы он мог без проблем проспать несколько тысяч лет в холодной пустоте. И это, скорее всего, гораздо проще.
Перейдем теперь к другому, и, вероятно, самому важному запрету, на который опирается научная футурология: к законам термодинамики. Всего их три.
Первый достаточно тривиален: нельзя создать энергию из ничего и нельзя деть ее в никуда. Ну, неособо и хотелось.
Но самый интересный закон – второй, потому что в нем фигурирует одно из самых интересных понятий в физике и математике – энтропия. С точки зрения физики энтропия – это мера беспорядка, хаоса. С точки зрения математики, это количество информации, необходимое, чтобы полностью описать систему. Чтобы понять, почему эти определения эквивалентны, представьте себе комнату, в которой все вещи стоят на своих местах, и такую же комнату, где те же вещи разбросаны как попало. Какую из этих комнат проще запомнить? Очевидно, что первую.
В такой бытовой постановке сложно не согласиться со вторым законом термодинамики: он постулирует лишь то, что энтропия в изолированной системе всегда возрастает. То есть, в комнате, где не убираются, рано или поздно будет бардак.
Это не значит, что порядок не может самопроизвольно возникать из хаоса; просто такие явления могут быть лишь локальными. То есть, чтобы в одном месте энтропия понизилась, в другом она должна вырасти на большую величину, так что суммарное ее значение все равно возрастет.
Эрвин Шредингер, один из отцов квантовой механики, дал определение жизни как раз как такое локальное понижение энтропии. Но, чтобы живые существа на Земле могли понижать свою энтропию, где-то она должна повышаться. Где?
На Солнце.
Но это заставляет нас задаться вопросом: что будет, когда Солнце погаснет? Что будет, когда все солнца во Вселенной погаснут? Такой сценарий называется «Тепловой смертью» Вселенной.
И тут мы пришли к интересному противоречию между физикой и диалектическим материализмом. Диаматчикам всегда очень не нравилась идея тепловой смерти. Спорить с ней начал еще Энгельс, и, справедливости ради, в его время идея действительно была спорной, потому что мы еще даже не знали, почему вообще горят звезды. А еще мы до сих пор не знаем, можно ли считать Вселенную замкнутой системой, и, следовательно, применим ли к ней в целом Второй закон термодинамики.
Но спустя много лет и много открытий в физике Ильенков пишет на ту же тему «Космологию духа», где, он, по сути, использует методологию научной футурологии применительно к законам диалектического материализма вместо законов физики. Ему тоже очень сильно не нравятся следствия Второго закона термодинамики, поэтому он берет диаматический постулат о вечности материи со всеми ее атрибутами и попытается исходя из него опровергнуть теорию тепловой смерти. В общих чертах это выглядело так. Материя вечна, разум – атрибут материи, значит, он тоже вечен. Если неодушевленная материя стремится к тепловой смерти, с чем спорить сложно, значит, одушевленная должна найти способ повернуть этот процесс вспять. То есть, в самой максималистской формулировке – пересоздать Большой взрыв. В итоге получается такая циклическая космология, где разумная и неразумная материи бесконечно порождают друг друга.
К сожалению, Ильенков все равно неправ, и неправ он потому, что так и не смог разобраться в диалектике энергии.
Если действительно посмотреть на законы термодинамики с позиции диамата, то легко увидеть, что первый закон относится лишь к количеству энергии. А энтропия во втором законе – это ни что иное, как мера качества.
Таким образом, мы имеем уже три эквивалентных способа понимания энтропии: мера беспорядка, мера количества информации и мера качества энергии. Поэтому она и является одним из самых интересных понятий во всей физике и математике. И сейчас мне придется ввести четвертый способ.
Изначально термодинамика создавалась как теоретическое подспорье для разработки тепловых двигателей. И в этом контексте энтропия обычно была мерой теплового равновесия между двумя телами. Грубо говоря, любой тепловой двигатель имеет два основных элемента – нагреватель и радиатор. За счет сжигания топлива или какого-то другого процесса между этими двумя элементами поддерживается тепловое неравновесие. Энергия, стремясь вернуться обратно в состояние равновесия, как того требует Второй закон термодинамики, течет от нагревателя к радиатору, и силу этого течения мы используем для осуществления полезной работы. Все это возможно, потому что энергия в топливе изначально была сконцентрирована, то есть находилась в неравновесии (просто достаточно стабильном) с окружающей средой.
Но как она оказалось в таком состоянии?
Если проследить путь энергии, которую мы используем, к ее первоначальному источнику, то таким источником всегда будет либо Солнце, либо другая звезда. Например:
- С прямым использованием энергии через солнечные панели все очевидно;
- Вся энергия, которую мы забираем из экосистемы – дрова и другое биотопливо, а также еда – производится растениями в процессе фотосинтеза, который, в свою очередь, работает на энергии Солнца.
- Ископаемое топливо – уголь, нефть и газ – является останками древних организмов, которые, в свою очередь, когда-то получили эту энергию от Солнца.
- Гидро- и ветроэнергетика используют энергию погоды, которая, в свою очередь, создается Солнцем.
- Ядерная энергия происходит из распада тяжелых атомов, которые когда-то, еще до появления Земли и Солнца, были созданы во взрывах сверхновых и других звездных катаклизмах.
В какой-то степени исключениями можно считать только геотермальную и приливную энергии. Первая является суммой из природной ядерной энергии и остаточного тепла от образования Земли. Вторая является результатом замедления вращения Земли Луной. В этих случаях первоначальным источником энергии является гравитационный потенциал, созданный в самом Большом Взрыве. Но вклад этих источников в общий энергетический бюджет планеты сравнительно мал, поэтому в дальнейшем изложении ими можно пренебречь.
Более того, если сравнить потенциальную емкость всех доступных нам на сегодняшний день источников энергии, становится очевидно, что использование ископаемого топлива – тупиковый путь в развитии цивилизации. За один месяц Солнце могло бы давать нам больше энергии, чем все запасы угля, нефти и газа за всю историю. И это даже не говоря об изменении климата, основной причиной которого и является сжигание ископаемого топлива.
Если бы наша энергетика строилась целиком вокруг возобновляемых источников, в ней возникал бы огромный избыток дешевой, или даже бесплатной энергии. А это открыло бы путь многим промышленным производствам, которые на данный момент нерентабельны именно из-за высоких энергозатрат: опреснение воды, производство синтетического топлива и водорода, вертикальное сельское хозяйство и многие другие.
Более того, многими экономистами уже было подмечено, что потребление энергии хорошо коррелирует с уровнем экономического развития. Это легко объяснить с позиций марксисткой политэкономии. Экономическое развитие обеспечивается, в конечном итоге, за счет замещения ручного труда машинным; а машины, в свою очередь, потребляют энергию. Кроме того, промышленные процессы с большей степенью передела создают больше стоимости, но также используют больше энергии.
Можно еще связать смену общественно-экономических формаций с освоением новых источников энергии. Сельскохозяйственные формации (античная и феодальная) строились вокруг использования биологической энергии растений и животных; хотя в них и присутствовало ограниченное использование возобновляемой энергии (мельницы, парусные корабли). Капиталистическая формация неотделима от использования ископаемого топлива. Следующая формация, весьма вероятно, будет связана с переходом к возобновляемой и ядерной энергетике.
Наконец, можно вспомнить вышеупомянутое определение жизни по Шредингеру как способность к локальному понижению энтропии. Его можно рассматривать и как количественный критерий: чем большим количеством энтропии может манипулировать форма жизни, тем более она развита. Но способность манипулировать энтропией – то же самое, что доступ к энергии. То есть, количество энергии, подконтрольной цивилизации, можно считать критерием ее развитости.
А советский астрофизик Николай Кардашёв сделал следующий логический шаг, постулировав, что тот же принцип должен распространяться и на возможные внеземные цивилизации, находящиеся дальше на пути своего развития, чем современное человечество. Обычно с его именем ассоциируется Шкала Кардашёва, которая измеряет энергопотребление этих гипотетических цивилизаций. Шкала является логарифмической и имеет три деления. Первое обозначает, что цивилизация потребляет всю энергию, доступную на ее планете; вторая – в ее солнечной системе; третья – в ее галактике.
Причина, по которой вообще имеет смысл рассуждать об энергопотреблении гипотетических инопланетных цивилизаций, в том, что это один из немногих параметров, который можно измерить на астрономических дистанциях при помощи телескопов. А возможно это благодаря все тем же законам термодинамики. Первый закон постулирует, что потребленная энергия не уничтожается, а просто принимает другую форму. А второй закон – что эта форма имеет более низкую концентрацию. В случае с цивилизацией, которая потребляет энергию целой звезды, мы должны видеть, что излучение этой звезды становится менее концентрированным, то есть снижается его частота; но при этом общее количество излучаемой энергии остается таким же. Это несоответствие между количеством и качеством позволяет понять, какие звезды используются инопланетянами в качестве источников энергии. До сих пор астрономам не удалось найти ни одной.
Но как вообще можно использовать энергию всей звезды? Самый простой способ – окружить ее солнечными панелями. Подобная конструкция называется Сферой Дайсона. Впрочем, панели не обязательно соединять в целостную сферу: это может быть и просто рой спутников на разных орбитах. Другой способ носит не переведенное пока название «starlifting» и подразумевает постепенную деконструкцию звезды при помощи магнитного поля, с последующим использованием ее топлива в искусственных термоядерных реакторах. Это звучит невообразимо сложно, но, на самом деле, у нас уже есть все необходимые технологии (кроме термоядерных реакторов) для реализации такого процесса; не хватает лишь масштаба их применения.
Но если бы цивилизации второго, и, тем более, третьего уровня по шкале Кардашёва существовали в нашей галактике, мы бы непременно об этом узнали. Поэтому любой последователь диалектического материализма непременно должен задаться вопросом: «А почему мы вообще видим звезды»? Этот вопрос называется дилеммой Дайсона, а его альтернативная и более распространенная формулировка – парадокс Ферми – звучит следующим образом:
С одной стороны, выдвигаются многочисленные и хорошо обоснованные аргументы за то, что во Вселенной должно существовать значительное количество технологически развитых цивилизаций. С другой стороны, отсутствуют какие-либо наблюдения, которые бы это подтверждали. Ситуация является парадоксальной и приводит к выводу, что или наше понимание природы, или наши наблюдения неполны и ошибочны. Как сказал Энрико Ферми: «Ну и где они в таком случае?»
Все попытки ответить на этот вопрос можно разделить на два класса. Первый класс предполагает, что жизнь во Вселенной (или, по крайней мере, разумная жизнь) является скорее исключением, и других цивилизаций в радиусе обзора наших телескопов просто не существует. Этот ответ совершенно неудовлетворителен даже для астрономов, которые уже собрали достаточно доказательств того, что Земля совершенно не уникальна. А для последователей диалектического материализма он должен быть еще менее удовлетворительным, потому что диамат постулирует неизменность во времени всех атрибутов материи, включая разум; а значит, человеческий разум никак не может быть первым, потому что появился он только спустя 13 миллиардов лет существования Вселенной.
Второй класс ответов предполагает, что все цивилизации на определенном уровне развития с железной необходимостью (само)уничтожаются. Проблема этих решений в том, что очень сложно найти такую причину их уничтожения, от которой совершенно невозможно спастись.
И тут я позволю себе злоупотребить своим положением лектора, чтобы задвинуть свою собственную гипотезу; потому что думаю, что она тоже является хорошим примером применения методологии научной футурологии. Здесь я приведу очень упрощенные рассуждения; более формальную версию можно прочитать в соответствующей статье, если кому-то интересно.
Моей задачей было вывести решение парадокса Ферми, используя абсолютный минимум предположений относительно внеземных цивилизаций. В итоге мне хватило всего одного: определения разума, которое звучит следующим образом:
Система считается разумной, если ее действия направлены на максимизацию свободы ее действий в будущем.
Но свобода действий в будущем – это противоположность все той же энтропии, а значит, для ее обеспечения необходима энергия. То есть, разумные существа должны стремиться обеспечить себя максимально возможным количеством энергии.
Чтобы не делать предположения о том, каким именно образом гипотетические цивилизации далекого будущего будут вырабатывать энергию, я снова использую методологию научной футурологии, а именно, рассматриваю цивилизацию, имеющую в своем распоряжении самые развитые технологии, которые допускают законы нашей Вселенной. Фундаментальным ограничением на количество вырабатываемой энергии в физике является мемная формула E=mc². Она говорит нам, что вся материя на самом деле является той или иной формой связанной энергии, и определяет конкретное количество этой энергии. Следовательно, чтобы обеспечить себя максимально возможным количеством энергии, любым существам, с любыми технологиями, придется запасаться той или иной формой материи. Это утверждение верно как для белок, собирающих орешки на зиму, так и для невообразимо развитой цивилизации, способной перемещать сами звезды. Для доказательства даже не принципиально, где именно проходит граница между разумной и неразумной жизнью, до тех пор, пока она удовлетворяет определению, взятому за отправную точку.
Но вот дилемма: материя имеет массу, а концентрация слишком большой массы в одном месте порождает черную дыру. Не концентрировать все запасы в одном месте тоже не вариант, потому что тогда их будет сложнее защищать от потенциальных конкурентов. В конечном итоге именно конкуренция – такой космологический аналог «невидимой руки рынка» – заставит каждую межзвездную цивилизацию – с железной необходимостью, заложенной в самой ее природе – копать собственную гравитационную могилу. Коллапс в черную дыру и оказывается той непреодолимой преградой на пути развития цивилизации, которая необходима для разрешения парадокса Ферми.
Следует отдельно заметить, что из всех конфигураций материи черная дыра обладает самой высокой энтропией. Можно сказать, что Вселенная создает жизнь, чтобы как можно быстрее максимизировать свою энтропию. Причем по совершенно другим причинам верно и обратное – чем быстрее растет энтропия Вселенной, тем более она благоприятна для жизни.
На первый взгляд мое решение чем-то напоминает темное, капиталистическое отражение Космологии духа. Если у Ильенкова материя и разум находятся в вечном хороводе взаимосозидания, то у меня они, напротив, стремятся как можно быстрее сожрать друг друга. Но на переднем крае физики есть как минимум две спекулятивные гипотезы, которые придают моему решению куда более интересные смыслы.
Одна из них – «Космологический естественный отбор». Предполагается, что Вселенные, подобно живым организмам, размножаются, передавая своим потомкам собственные характеристики. Основана эта гипотеза на такой же спекулятивной идее, что появление черной дыры создает новую вселенную «на другом конце». То есть, создание черных дыр становится механизмом размножения вселенных, а способность производить их в больших количествах – полезной адаптацией. В таком случае, разум становится своеобразной репродуктивной системой Вселенной.
Но еще более интересная гипотеза – «Конформная циклическая космология». Она использует вполне реальную, хоть и не до конца понятную связь между энтропией и временем. Дело в том, что все законы физики, кроме Второго закона термодинамики, инвариантны относительно направления времени; то есть, для них нет принципиальной разницы между прошлым и будущим. Таким образом, энтропия является единственным параметром, по изменению которого мы можем отследить течение времени. Но максимальное количество энтропии, которое может «поместиться» во Вселенную, конечно. Так что же происходит, когда энтропия достигает своего верхнего предела? Согласно этой гипотезе, происходит «конформное масштабирование» пространства-времени, приводящее к новому Большому взрыву и обнуляющее счетчик энтропии.
Так вот: если мы примем гипотезу конформной циклической космологии, то взаимоотношение между моим решением парадокса Ферми и Космологией духа полностью меняется. Оказывается, что моя гипотеза – ни что иное, как более физически обоснованная версия гипотезы Ильенкова, но совсем ей не противоречащая.
В качестве заключения рассмотрим одну претензию, которую иногда предъявляют как научной футурологии, так и марксизму: «По-вашему получается, что будущее предопределено. Зачем тогда бороться за него?»
Эта претензия основывается на некотором недопонимании обоих дисциплин. Мы не предсказываем будущее, мы лишь нащупываем его верхнюю границу. Можно сказать, что мы пытаемся представить лучшее возможное будущее. Но никто не гарантирует, что таким будет будущее именно человечества. Дорога к идеалу испещрена кочками, на каждой из которых можно споткнуться, на некоторых – с фатальными последствиями. Ни научная футурология, ни исторический материализм не отнимают у человечества возможности уничтожить себя задолго до того, как их предсказания сбудутся. Просто, если оно это сделает, Вселенная лишь породит другой разум, перепоручив ему нашу космологическую миссию. Например, бобров.
Реальный политический посыл научной футурологии, скорее, лежит в строго противоположном направлении, и заключается в следующем. Все люди, жившие и живущие на Земле до сих пор – ничтожное меньшинство по сравнению с людьми еще не рожденными, которые будут жить спустя миллионы и миллиарды лет среди звезд. Но именно наши действия здесь и сейчас определяют, родятся они или нет. Каждое решение, которое мы принимаем сегодня, будет помножено историей на квадриллионы. Каждый, кто поступал по совести и жертвовал собственными сиюминутными интересами ради будущего – что и подобает делать истинно разумному существу – будет героем для большего числа людей (если можно еще использовать это слово применительно к существам, которыми станут наши потомки в бесконечно далеком будущем), чем есть песчинок на любом песчаном пляже. Но и каждый наш грех будет умножен на столько же. Если это не мотивация отстаивать лучшее будущее, то я не знаю, что вообще может ей быть.